Депутат Государственной Думы РФ от Иркутской области, член комитета по безопасности и противодействию коррупции Михаил Щапов рассказал в интервью IrkutskMedia о решении актуальных проблем региона и всей России. Народный избранник поделился своим мнением о том, на какой стадии находится механизм усовершенствования экологической экспертизы, будет ли изменен Лесной кодекс и к каким последствиям приведет запрет вылова омуля на Байкале. Отдельными темами разговора стали вопросы борьбы с коррупции и строительства новых школ в Иркутской области.
— Михаил Викторович, начнем с темы экологии. Как движется вопрос усовершенствованием механизма экологической экспертизы? Ведь, как известно, с 1 января 2018 года в России экоэкспертиза будет обязательна для всех объектов первой категории опасности?
— Скажу сразу. Сейчас этот «мяч» находится на поле Министерства природных ресурсов РФ. Дело в том, что комитет по экологии и охране окружающей среды Госдумы в прошлом месяце отклонил законопроекты, предлагающие ослабить режим экологической экспертизы на Байкальской природной территории. Точнее, отклонены были мой законопроект и инициатива депутата прошлого созыва Михаила Слипенчука.
Члены комитета по экологии посчитали, что наши законопроекты противоречат ожидающимся изменениям в закон об экологической экспертизе, согласно которым, как вы верно заметили, с 1 января 2018 года на территории всей России вводится обязательная экологическая экспертиза для объектов первой категории опасности. Хотя на самом деле наш пакет поправок полностью учитывает грядущие изменения в законодательстве — наши поправки исключают экоэкспертизу только для объектов третьей и четвертой категорий.
Сейчас идет обсуждение концепции изменений, подготовленной Министерством природных ресурсов. Законопроектом, в частности, предлагается освободить от государственной экологической экспертизы объекты четвертой категории (оказывающие минимальное негативное воздействие на окружающую среду); объекты жилищного строительства; отдельно стоящие объекты здравоохранения и образования.
— Есть ли замечания к этим инициативам?
— Да, к этому варианту есть несколько замечаний: например, смущает формулировка, распространяющая поправки только на те объекты образования и здравоохранения, которые строятся с привлечением бюджетных средств. На мой взгляд, источник финансирования в экологических вопросах непринципиален. Судите сами — вряд ли частный садик или клиника влияют на окружающую среду сильнее, чем государственные.
Смущает и то, что авторы законопроекта обязательным условиям освобождения от экоэкспертизы называют подключение объектов к центральным сетям водоснабжения и водоотведения. Если поправки будут приняты в такой редакции, это будет означать, что для районов Иркутской области ничего принципиально не изменится. Ведь в большинстве поселений нет централизованной канализации. Да к тому же сбросы в зоне атмосферного влияния БПТ никак не влияют на Байкал, потому что не попадают на водосборную площадь озера.
Сейчас мы находимся в диалоге с Минприроды РФ, в чем-то находим понимание, по каким-то пунктам переговоры продолжаются.
— На какой стадии сейчас идет работа по усовершенствованию Лесного кодекса?
— Глобального изменения Лесного кодекса в ближайшее время точно не будет, все поправки носят локальный характер. В частности, наша поправка, которая дает государству право расторгать договоры с арендатором в случае накопления долгов по налогам и сборам, сейчас находится на доработке. Мы ведем переговоры с Минфином РФ и Агентством лесного хозяйства с тем, чтобы согласовать нашу поправку с Бюджетным и Налоговым кодексом.
Кроме того, мы готовим документы для внесения еще одного законопроекта, касающегося лесной отрасли — в части решения вопроса о разработке дополнительного механизма взимания платы за лесные участки через постановку на кадастр земельных участков под лесосекой. Но подготовка пока находится в начальной стадии, поэтому говорить о сроках внесения данной инициативы говорить еще рано.
— Как вы оцениваете запрет на вылов омуля на Байкале, введенный с 1 октября? К каким последствиям приведет эта мера?
— Этот запрет был неизбежен с самого начала. Вопрос был лишь в том, чтобы местные рыбаки успели подготовиться. Запрет удалось оттянуть почти на год, это дало дополнительные возможности рыбакам переориентироваться на другую деятельность. Кроме того, в процессе обсуждения запрета, Росрыболовство отошло от самого жесткого варианта и оставило возможность любительской рыбалки.
К сожалению, федеральные ведомства так и не предложили конкретных решений по компенсации местным жителям, которые пострадают в результате данной меры. Напомню, по официальным данным, от запрета на вылов омуля без средств к существованию осталось около 1,5 тысячи человек. По нашим данным, людей, которые так или иначе заняты в добыче, переработке и продаже омуля, гораздо больше — до 15 тысяч.
К сожалению, исследования численности омуля на Байкале намечены только на 2018 год, хотя их стоило бы провести до запрета на вылов. Тогда и сам запрет, возможно, не понадобился бы. Во всяком случае, ученые Лимнологического института ИНЦ СО РАН не согласны с данными Росрыболовства о количестве омуля.
Косвенно, на это указывают и наблюдения структуры Росрыболовства, Главрыбвода, в нерест этого года. Например, осенью, как отмечают сами сотрудники ведомства, в результате снятия браконьерской нагрузки, рыба пошла на нерест раньше и в гораздо большем количестве — разница идет на порядки. То есть, вероятно, в прошлые годы рыба не шла не потому, что ее не было, а потому что вход в реки перегораживали браконьерские сети?
Но если бы результаты тралово-акустического метода показали действительное снижение популяции, то мы бы имели фиксированную точку отсчета, срез ситуации. И в дальнейшем, при повторных исследованиях, могли бы понимать, возымела ли успех запретительная мера или нужно искать иные причины снижения численности этого вида и воздействовать на них.
Подчеркну, что запретом на вылов охранные меры ограничиваться не должны. Необходимо усилить борьбу с браконьерским ловом, объемы которого, по разным данным, намного превышают официальную добычу. Сюда должно входить не только патрулирование на самом Байкале и на нерестовых реках, но и, скажем, методичная работа МВД на рынках — не секрет, что купить омулевую икру из-под прилавка несложно и сегодня, но пока не слышно о громких делах, связанных с разоблачением поставок браконьерского продукта.
— Вы работаете в комитете по борьбе с коррупцией. Какие, по вашему мнению, существуют наиболее действенные меры в этом направлении? Для всей страны и, в частности, для Иркутска?
Одной из главных мер должна стать окончательная ратификация Россией конвенции ООН о коррупции, а точнее, ее 20-й статьи, в которой говорится о преследовании за незаконное обогащение, а проще говоря, об установлении контроля за расходами госслужащих. Если чиновник владеет вещью, которая явно ему не по доходам и не может указать источник средств, на которые совершена покупка, то он должен нести ответственность. Сейчас в уголовном законодательстве такой нормы нет, расходы госслужащих никто не контролирует — то есть эта статья конвенции у нас в стране не работает.
Также, на мой взгляд, давно необходимо приравнять сотрудников госкорпораций к госслужащим. Сегодня этот сектор считается бизнесом, несмотря на то что через эти корпорации проходит большая часть госсредств, поступающая в экономику, данные компании выполняют государственные инфраструктурные функции, распоряжаясь при этом бюджетными деньгами, руководство госкорпораций позволяет себе выписывать многомиллионные премии, огромные зарплаты, не отчитывается о доходах. Думаю, что приравнивание руководителей ГК к чиновникам по уровню зарплат, по контролю за доходами, а в идеале, повторюсь, за расходами, было бы эффективной мерой.
Что касается регионов, то я не вижу каких-то принципиально иных рецептов — коррупционные схемы здесь, в принципе, те же, что и на федеральном уровне, с поправкой на меньший масштаб.
Безусловно, необходимо работать с общественным мнением. Пока, к сожалению, коррупция не является у нас социально осуждаемым явлением. А вот сотрудничество со следствием — является. Человек, сообщивший о факте коррупции, сталкивается с презрением окружения и преследованием со стороны тех, на кого пожаловался. В министерстве труда России подготовили поправки к закону о противодействии коррупции, которые дают двухлетнюю защиту от увольнения, юридическую помощь и конфиденциальность сотрудникам предприятий, сообщивших о фактах коррупции в своей организации. Это хорошая идея, но безусловно, надо добиваться большего.
— С какими проблемы к вам обращаются люди во время региональных людей? Удается ли их решить?
— На самом деле обращения поступают не только во время региональных недель. Общественная приемная депутата в Иркутске работает круглый год, четыре дня в неделю приемы ведут помощники, к нам обращаются также по электронной почте, по телефону, пишут письма. С сентября начала работать выездная общественная приемная — два-три раза в месяц она отправляется в районы. Такие приемы прошли уже в Осинском и Эхирит-Булагатском районах, в Большом и Малом Голоустном, в Листвянке.
Обращения самые разные: часто жалуются на коммунальные проблемы, на нарушения прав в сфере предоставления жилья или земли, приходят люди, попавшие в трудную жизненную ситуацию. Например, недавно обратилась избирательница, которая пытается пройти процедуру банкротства физлица. Так сложились обстоятельства, что она попала в долговую яму и не имеет возможность свои долги погасить. По словам женщины, чтобы ее признали банкротом, необходимо заплатить 200 тысяч рублей. Мы, конечно, сейчас разбираемся, кто и на каком основании озвучил ей такую сумму, но, по закону, чтобы пройти процедуру банкротства, физлицу надо потратить минимум тысяч 40. Минимальная оплата работы финансового управляющего, который будет проводить процедуру, по закону, 25 тысяч рублей, их надо внести на депозит суда при подаче заявления на признание банкротом. Объявление в газете о подаче заявления — это тоже требование закона — обойдется тысяч в 10−12. Кроме того, госпошлина, публикация в едином федеральном реестре сведений, объявления о признании банкротом… Люди и так остались без денег — от хорошей жизни никто на банкротство не подаст — а им предлагают еще заплатить немалую сумму. На мой взгляд, здесь есть поле для работы над федеральным законодательством.
Вообще за год работы накопились определенные наблюдения и выводы. Например, значительная часть обращений может быть решена местными властями или даже самим человеком в рамках существующих законов. Скажем, достаточно собрать определенный пакет документов и обратиться с ним в такую-то службу, или человек имеет право получить более серьезную группу инвалидности и на этом основании встать в льготную очередь на получение жилья при переселении с севера и получить квартиру гораздо быстрее, чем на общих основаниях. Примеров таких случаев много. Но люди про свои права не знают или плохо представляют порядок действий, чтобы свои права реализовать. А им никто этого не объясняет. Или объясняет так, что ничего не понятно. Когда же им все раскладывают по полочкам, они уходят довольные и сами решают свой вопрос. Очевидно, что надо налаживать разъяснительную работу с гражданами — силами ли чиновников или с помощью социальной юридической службы.
Понятно, большинство просьб таковы, что взять и тут же помочь обратившемуся невозможно. И тут основным инструментом работы становится депутатский запрос в те инстанции, которые относятся к теме обращения. Ответить на них должны в 30-дневный срок.
— Обращаются ли к вам с системными проблемами, например, строительства школ?
— Да, недавно во время моей поездки в Осу, жители просили поддержать строительство школы в Бильчире — местные власти сделали все, что в их силах: выделили землю, нашли проект, привязали его к местности сейчас ждут заключения экологической экспертизы, но волнуются, что могут не попасть в областной бюджет на ближайший год. Но это, скорее, исключение из правила: очень часто у районных властей нет средств на разработку ПСД и экспертизы, да и потребности в школах явно больше, чем возможности областного бюджета. Сегодня среди сельских школ и детсадов есть настоящие «ветераны», которым более 100 лет. Например, здание детского сада в поселке Куяда Эхирит-Булагатского района было построено 134 года назад, а садик в нем открылся в 30-е годы прошлого века. С 80-х годов помещение не видело капитального ремонта. В деревне Баянгазуй школа сгорела в ноябре прошлого года — в ней было всего девять учеников и три учителя, но она была единственным социально-культурным объектом. Сейчас школьники учатся в соседнем селе, а жители просят посодействовать в восстановлении школы в деревне. Новое образовательное учреждение просят жители деревень Байтог и Серафимовка — работающее ныне двухэтажное здание было построено в 70−80-х годах хозспособом, без фундамента, и сегодня в плачевном состоянии.
Работающая сегодня федеральная программа «Большая перемена» рассчитана на строительство больших учебных заведений. Тогда как по всей стране в реконструкции нуждаются сотни маленьких сельских школ. По всей видимости, назрела необходимость в соответствующей ФЦП, потому что такие объемы финансирования не выдержит ни один региональный бюджет.
— Над какими законопроектами вы в настоящее время трудитесь?
— Сейчас мы работаем над тем, как хотя бы часть налога на добычу полезных ископаемых оставлять в регионе. Я обещал избирателям поставить вопрос справедливого распределения налоговых поступлений между центром и региональными бюджетами на федеральном уровне и намерен выполнить обещание. Сейчас, как вы знаете, 100% доходов от НДПИ от добычи нефти и газа поступает в федеральный бюджет. Раньше пропорции распределения были другими: до 2005 года — 80% НДПИ от нефти оставалось в регионах, с 2006 по 2009 год — 5%. Теперь мы лишены и такой малости.
Понятно, что если действовать напролом: написать законопроект, внести его в Думу, то с 99% вероятностью его отклонят. Политика центра сегодня направлена на перераспределение доходов из регионов в федеральный бюджет, а никак не наоборот.
Поэтому, чтобы обеспечить максимальную вероятность прохождения законопроекта, необходимо подготовить плацдарм. Объединиться с коллегами по фракции, обсудить проект с коллегами по другим нефтедобывающим регионам, с региональными правительствами. Привлечь экспертов из различных областей, с их помощью написать и оформить закон так, чтобы его не могли снять по формальным признакам. Обсудить инициативу в правительстве РФ. Даже если в процессе подготовки авторство инициативы останется за правительством (как, например, случилось с поправками к закону об экологической экспертизе) — не беда, главное, что мы это сделаем.
— Ведется ли работа с законодательством о Байкале?
— По моему мнению, законодательство о Байкале нужно приводить в порядок. Я не устаю повторять, что существующее законодательное поле и решения, которые принимаются властями на этом основании, делают жизнь людей, живущих на Байкале, практически невозможной. В существующей правовой базе и в правоприменительной практике накопилось большое количество противоречий, спорных моментов, чрезмерной зарегулированности. Это следствие того, что до сих пор нет единого понимания, что для нас значит озеро: туристический объект, который можно и нужно использовать во благо всех жителей региона, или заповедный природный феномен, который нужно сохранять в первозданном виде?
К примеру, закон «О Байкале» носит рамочный характер, он не имеет самостоятельных норм, правил, но содержит массу отсылок на подзаконные акты. Тем самым мы отдаем управление озером в руки федеральных министерств и ведомств, которые вправе менять подзаконные акты, вносить новые на свое усмотрение. Надо ли говорить, что приказы, постановления, ведомственные инструкции никак не согласуются между собой и законами.
Кроме того, совместно с правительством Иркутской области мы прорабатываем поправки в законы, обеспечивающие защиту прав работников предприятий, которые находятся в стадии банкротства, в части погашения долгов по зарплате. Сейчас в регионе четыре пятых от суммы задолженности работодателей перед своими сотрудниками приходится на три предприятия, которые находятся в конкурсном производстве. И это характерная ситуация для многих регионов. Причем половина текущей задолженности по стране — это долги 2015 и 2016 годов. То есть людям не платят годами, шансов получить заработанные средства у них почти нет.
В качестве меры обеспечения прав работников предлагается запретить введение процедуры банкротства, если у должника есть имущество, достаточное для погашения долга по зарплате. А также — обязать учредителей компании-должника погашать долги перед работниками их своего кармана, если имущества предприятия для этого недостаточно.
Есть в этой сфере еще одна проблема: предприятия-должники штрафуются за долги по зарплате. При этом к лету 2017-го в Иркутской области штрафов было выписано примерно на 50 млн рублей, а долги по зарплате составляли те же самые 50 млн рублей. Но штрафы ушли в федеральный бюджет, а люди остались ждать заработанного. Есть предложение погашать задолженность по зарплате за счет средств, полученных от уплаты работодателями штрафов за нарушение трудового законодательства.
— Спасибо за беседу.

Источник: IrkutskMedia